– Больше не сердишься? – спросил Натти, наливая в мою кружку подогретое вино.
– Нет.
– Ну и слава Божу! – облегченно заключил рыжий, присаживаясь на лавку.
– Божа нет. И Боженки тоже, – вспомнил я.
– Ну что-то все-таки есть. Обязательно должно быть, иначе почему молитвы иногда сбываются?
– А может, нам так только кажется? Может, люди сами добиваются того, что им нужно?
Натти сунул в рот соломинку и через нее выдул в своей кружке много радужных пузырей:
– Ты как знаешь, а я буду верить.
– Верь на здоровье.
Пузырей стало еще чуточку больше, и я невольно позавидовал рыжему, способному беспечно развлекаться даже на пороге неизвестности. А чтобы хоть немного приструнить весельчака, заметил:
– Мир скоро изменится.
– Угу.
– Дарохранитель уйдет. Демоны… Многие тоже уйдут. Сами.
– А другим мы поможем, – пообещал Натти.
– И не останется ни чудес, ни надежды на кого-то, кроме самих себя.
– Мы справимся.
– Конечно. Разве у нас есть выбор?
Наши кружки поднялись вверх словно по команде. И были осушены до дна в полном молчании, вполне соответствующем торжественности момента. А вдох спустя рыжий уже стоял за окном, и очертания его фигуры плыли, растворяясь в ночной темноте.
– Надо сбегать кое-куда, – туманно объяснил он.
– Беги, – благодушно разрешил я, хотя в чем, в чем, а в моем разрешении охотник на демонов никогда не нуждался. – Только скажи…
– Мм?…
– Там, в Аллари. В танцевальном зале. Ты ведь защищал только одного демона из всех?
Он не ответил, а широко и чуть виновато улыбнулся.
– Почему?
– Потому, что, каким бы он ни был, Дарствие родилось и выжило лишь благодаря ему. И мы тоже.
С этим было трудно спорить. Да и не нужно. Как не нужно было спорить с женщиной, робко застывшей на пороге смотрительского дома вместе с рассветом.
– Пришли взглянуть, освободилось ли место?
– Я не хотела причинить вам неприятности, – сказала лисичка, правда, тон ее голоса ни на волосок не был близок к оправдывающемуся.
– Это точно! Если бы хотели, меня бы здесь уже не было.
Она промолчала, поджимая губы.
Сильная, решительная, дерзкая. Почти как Эвина. Но у благороднейшей из благородных никогда не возникало сожаления об использованных игрушках, а девушка… нет, женщина, глядящая на меня, отчетливо сознавала толщину и прочность стены, возведенной между нами прошедшей ночью.
Но я-то смотрел на эту стену с другой стороны. Сверху. И то, что видел, вполне подходило для строительства нового… Дома или мира? Неважно. Мне не дожить до его завершения, а моим потомкам будет виднее, что получилось в итоге.
– Я должна была защитить себя.
– Вам удалось.
Со стороны могло показаться, что гордая хозяйка Блаженного Дола вот-вот расплачется, а слезы не вытекали из запавших от бессонной ночи глаз только потому, что уже были израсходованы. Полностью.
– И я не стану извиняться.
– Помните, я говорил, что не спорю с женщинами?
Она осторожно кивнула.
– А другие мои слова помните?
В светло-зеленых глазах отразилась растерянность.
До двери было всего несколько шагов, и их вполне хватило, чтобы произнести:
– Я сказал, что никогда не откажусь от собственного ребенка.
– Которого нет, – осторожно напомнила Нери.
Я потянул ее к себе и шепнул в розовое ушко, уточняя:
– Которого пока еще нет.
Где-то здесь и сейчас…
На пороге она и забеременела. На пороге осени.
Нельзя сказать, чтобы я плохо старался, но обстоятельства требовали от меня то одного, то другого занятия, не способствующего тихим мирским радостям, и так получилось, что к Элсе мы пришли лишь по первым золотым листьям.
Лекарица встретила нас широкой улыбкой и не прекращала шутить все время, которое потребовалось для осмотра будущей матери. Только в самом конце по гладкому лбу к переносице пробежала тоненькая морщинка, но скорее недоумения, чем тревоги.
– Все хорошо? – спросил я, помогая Нери подняться.
– Да, хорошо. С ребенком все хорошо.
– А со мной? – ехидно спросила лисичка.
– И с тобой, дорогая моя, все просто замечательно!
– А вы знаете… Это ведь можно узнать, правда?
– Что именно?
– Кто родится. Вы ведь знаете?
Элса Квери, самая мудрая женщина, которую я знал, щелкнула Нери по загорелому носику:
– Рано говорить! Все станет ясно в свой срок.
– Ну пожалуйста!
Перед таким умилительным напором не смогла устоять даже суровая лекарица:
– Мальчик. У вас родится мальчик.
В ее голосе было еще что-то, кроме искренней радости. Что-то вроде сомнения. Но мне было совершенно все равно, какого пола будет первенец, потому что я не собирался останавливаться на достигнутом, а чрево любимой женщины и Блаженный Дол легко могли вынести дюжину детей. Переспрашивать не стал. Хоть мальчик, хоть девочка, хоть оба вместе – на все воля божья.
Божья?
Верхний слой памяти вздрогнул, приподнимаясь. Где-то под ним, совсем близко, прятались странный человек на полуразрушенной крепостной стене, река, в ночной темноте мерцающая синими искрами, но…
Насущные дела увесисто плюхнулись на крышку сундука воспоминаний прежде, чем я решился ее открыть. И мы с Нери торопливо переступили порог, слушая друг друга, а не мир вокруг.
Мир, в котором лекарица, перебирая связки сушеных трав, все еще долго шептала, то ли удивляясь, то ли замирая на каждом вдохе от тревожного волнения: